— Этого нельзя делать, Гарри! Нельзя!

— По-твоему, я должен стоять и просто наблюдать за тем, как умирает самый близкий мне человек?

Миллс беспомощно умолк, понимая, что любые доводы здесь бессильны.

— Нет, — пробормотал он. — Конечно, нет. Тебе уже лучше?

— Да, немного. Спасибо.

— Не за что, — Дэвид встал. — Пошли в комнату.

— Пошли, — Гарри с трудом поднялся на ноги и с помощью друга добрался до дивана.

— Значит ты твердо намерен осуществить свой план? — спросил ученый, садясь рядом с ним.

Тот кивнул в ответ.

— А как же Лилиан? — тихо произнес Дэвид.

Голдфилд не ответил. Сам того не зная, Миллс задел его самое больное место. Вот уже несколько дней Гарри раздирали на части мысли о том, что ему придется сделать выбор между девушкой и своим прошлым. Каждый раз вспоминая вкус ее губ, он чувствовал, как у него начинало щемить сердце. Он не хотел оставлять ее, не хотел. Но с другой стороны, там, в его прошлом был Александр, дорогой друг и единственный близкий ему человек. Был единственным близким, с горечью признавал Гарри, до той самой минуты, пока Тревис не ворвалась в его жизнь и не разнесла вдребезги стену между ним и всем остальным человечеством.

Но несмотря ни на что Голдфилд понимал, что чувство, что он испытывал по отношению к Лилиан было совершенно иным нежели то, что гнало его назад, в прежнюю жизнь. Стоило ему закрыть глаза, как он вновь и вновь вспоминал объятия девушки, ее глаза, руки, что гладили его волосы в порыве нежности. За всю свою ужасно долгую жизнь еще ни одна представительница слабого пола не действовала на него столь магически, как она. И как бы это не было мучительно для него, Гарри понимал, что должен был признаться себе, хотя бы самому себе в том, что влюблен. И это чувство, столь случайное и нежданное, казалось ему самым сладким ощущением из всех, которых он когда-либо испытывал.

Только несмотря на всю сладость чувства, там, в далеком прошлом его ждал Александр. И Голдфилд знал, что должен вернуться. Вернувшись, он наконец избавит себя от мучений бесконечной жизни, а потом сделает все возможное, чтобы его царственный друг не умер от неизвестной тропической болезни. Гарри охватывал необъяснимый трепет при мысли о том, что если Александр останется жив, сколько еще великих дел они совершат, сколько земель и народов они покорят, присоединяя к своему бескрайнему царству. И мир изменится. Да, он изменится, но Гарри твердо верил, что изменится к лучшему, и иного быть не могло. Потому что он видел свет, струившийся из души Александра, и этот свет не должен был померкнуть в самом расцвете Македонской империи, не должен был погаснуть по вине неумолимых обстоятельств. Он должен был светить вечно.

А если же он, Гарри, поддастся собственной слабости, своему чувству к Лилиан, то что он обретет? Да, какое-то время они будут вместе. Да, они будут любить друг друга. Да, несколько лет его жизни будут похожи на рай, но что потом? Что будет потом, когда чувства угаснут? Когда Лилиан состарится, а он будет оставаться таким же неизменно молодым? Что будет, когда Лилиан умрет? Снова мрак? Снова бесконечные страдания и угрызения совести? А потом придется все начинать сначала, сначала проходить этот немыслимо долгий путь. Нет, Гарри не мог согласиться на такое. В ту минуту размышляя обо всем этом, он пришел к твердой мысли о том, что не должен поддаваться собственной слабости, не должен позволять чувствам взять верх над его разумом и планами. Недаром Александр говорил ему, что ничто другое, как близость с женщиной, заставляют человека ощущать себя слабым, и считал, что умение владеть собой куда важнее, нежели даже умение побеждать врагов.

— Гарри, — голос Дэвида вывел из размышлений. — Почему ты молчишь? Лилиан больше не важна для тебя?

— Я должен уйти от нее, — хриплым голосом проговорил Голдфилд.

— Что значит уйти? — не понял Миллс. — Я думал, ты ее любишь.

— Не люблю, — отрезал Гарри. — В любом случае, что бы я к ней ни испытывал, это не имеет никакого значения.

Он встал и начал прохаживаться по комнате.

— Что значит не имеет значения? — Дэвид с отчаянием посмотрел на него. — Не правильно пинать свои чувства!

— Нет, правильно, когда они не нужны, — Голдфилд остановился перед ним. — Я должен вернуться домой и я вернусь. Вернусь, потому что это для меня единственный выход. И… — он отвернулся, — меня ждет Александр.

— Александр?! — не выдержал Миллс. — Ты можешь хоть раз в жизни подумать о том, что нужно тебе, а не ему?!

— Я и думаю! — Гарри снова перевел на него взгляд. — Я думаю о том, что мне нужно попасть в прошлое и изменить события так, чтобы не умереть и не воскреснуть через пять веков!

— А что еще ты собираешься менять? Гарри, ты даже представить себе не можешь возможные последствия того, что собираешься сделать.

— Александр не умрет, — глухо заговорил Голдфилд. — Он будет жить, а это значит, что мир изменится к лучшему. И не спрашивай меня откуда я это знаю и почему я так в этом уверен!

В ответ ученый лишь беспомощно развел руками. Он снова проиграл неравный бой с человеком, которого иногда решался назвать своим другом. В очередной раз Миллс убедился в том, что никакие доводы не остановят Гарри на пути к достижению его безумной цели.

— Дэвид, нам пора, — неожиданно Голдфилд схватил свою куртку и начал второпях надевать ее. — Ну что ты сидишь? Пошли! У нас еще полно дел!

Миллс обреченно поднялся на ноги и последовал за ним.

Глава 34

— Ну как дела? — Гарри вошел в лабораторию и поставил на один из столов бумажный пакет. — Я принес нам кое-что поесть.

— Убери это отсюда, пожалуйста, — серьезным тоном отозвался Дэвид. — Я не голоден.

— Не голоден? — удивился Голдфилд. — Мы здесь с самого утра, а сейчас уже почти четыре часа дня.

— Я не хочу есть, — Миллс покачал головой. — И, прошу тебя, убери еду. В лаборатории ей не место.

— Хорошо, — разочарованно согласился Гарри и пошел к двери. — Оставлю обед в соседней комнате.

Когда он вернулся в лабораторию, Дэвид по-прежнему сосредоточенно работал.

— Что с тобой? — спросил Гарри.

— Ничего, — отозвался ученый. — Я работаю.

— Нет, ты стал каким-то другим.

— Я никаким не стал, Гарри, я просто занят.

— Ну, ладно, — Голдфилд взгромоздился на стол. — Скажешь, когда будешь в состоянии разговаривать.

— Слезь оттуда, — попросил Миллс, не поворачиваясь к нему.

— Что? — не понял Гарри.

— Слезь со стола.

— Я тебе здесь мешаю?

Дэвид не ответил.

— Дэйв, что с тобой? — Голдфилд спрыгнул на пол и подошел к нему. — Эй, что случилось?!

— Ничего, — Миллс покачал головой.

— Неправда, что-то произошло. Ты никогда так со мной не разговаривал.

— Ну, хорошо, — Дэвид оторвался от работы. — Хочешь знать, что случилось? Я тебе отвечу. Я в тебе разочаровался. Я думал, ты умнее. Думал, что за все эти века, что ты прожил на земле, ты наконец-то понял, что такое жизнь. Теперь я вижу, что ошибался. Ты не жил все это время. Ты спал, а все, что происходило, было лишь твоим сном, на который ты готов с радостью махнуть рукой. Все люди вокруг тебя, весь этот мир для тебя ничего не значат. И ради собственной прихоти ты готов уничтожить все.

— О чем ты? — с трудом проговорил Гарри.

— О том, что ты хочешь положить всему конец только потому, что тебя ждет Александр! Да никто тебя не ждет, Гарри! Твой Александр давно мертв и сейчас находится в лучшем мире! А ты здесь, задумываешь совершить самую большую ошибку в истории человечества! Как по-твоему, Александр одобрил бы то, что ты делаешь? Ему, думаешь, было бы приятно увидеть тебя сейчас таким, какой ты есть? Или может, думаешь, что вернувшись в прошлое, ты сумеешь там жить после двадцати веков развития и прогресса?

Голдфилд пораженно смотрел на него, не зная, что возразить. Отвернувшись от него, Миллс выключил аппаратуру и снял белый халат.